«Разговор книгопродавца с поэтом» был для Есенина на заре нэпа разговором с самим собой. Он был совладельцем книжной лавки на Никитской. В тонкости книжной торговли он едва ли вникал, но за прилавком стаивал нередко. Судачит, бывало, о чем-нибудь с товарищами по «задорному цеху», а краем уха вслушивается в...
— Маяковского? Такого не держим. Не спрашивают.
Сияет. Рад, что подложил свинью футуризму.
В артистической уборной Малого театра, куда его привела хмельная мысль проводить знакомую актрису, он затеял борьбу со своими спутниками. В планы режиссуры это не входило. Куда-то телефонировали. Кого-то вызвали.
— Милиция! — крикнул Есенин и, обгоняя своих спутников, вылетел из уборной... на сцену.
Шел в это время «Недоросль»
Трезвый о деревне говорил редко. Поминал ее чаще в хмелю поэтическом, необыкновенном:
— Едем, Миша, в Рязанскую. Луговое хозяйство заведем. Я, ты да Всеволод (Иванов). Как только телеграмму пришлю, выезжай. Заметано, значит? Серьезно! Как только телеграмму...
— Заметано. Серьезно.
На следующий день он, еще не протрезвившимся, ходил на Мясницкую прицениваться к косам.